Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
13.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[27-09-03]
Поверх барьеровНевероятные приключения русского австралийцаАвтор программы Татьяна Вольтская Книга бывшего советского человека, красноармейца, власовца, гражданина Австралии Сигизмунда Дичбалиса в литературном отношении вполне бесхитростна, даже наивна. Это книга о жизни, насыщенной событиями, как боевик. Детство обычного советского мальчишки, раннее сиротство, спорт, война, плен, сотрудничество с партизанами, армия генерала Власова, женитьба на немецкой девушке, эмиграция и снова Россия. Такого сюжета достаточно для увлекательного чтения и, все же, главное не в сюжете. Вернее, главное в сюжете внутреннем, в метаморфозе собрания. Кости судьбы, подброшенные войной, легли так, а не иначе. И вот, правоверный советский юноша попадает в плен, встречается с людьми, которых, в иных обстоятельствах, никогда бы не узнал, и медленно, но верно, перестает быть советским. Такие превращения, если вдуматься, не менее удивительны, чем превращение кафкианское. Бабочка, спящая в куколке души, раскрывает совершенно неожиданные крылья. Сигизмунд Дичбалис: Вся моя жизнь полна приключениями. Родился я в 22-м году в городе Саратове. Когда мне было уже 7 лет, мать переехала в Ленинград. И вот там жили, учились. Там я потерял мать, когда мне было 14 лет, бабушка потом умерла. Отца я потерял, когда мне было 6 месяцев. Мне помогла очень Женя Трубач. Я ее даже называл второй мамой. Я занимался спортом. Это было общество "Ким". Я был такой коренастый, крепкий, с короткими ногами и с короткими руками. И вот она решила меня посадить в так называемую торпеду. Это такая лодочка. Там, за 2-3 недели, я научился, как держать баланс. И соревнования первенства Ленинграда. Юноши. Я сел. Как рванут ребята. Дай, думаю, я попробую за ними как-нибудь успевать. Потом вижу, что не отстаю. Еще подбавил. А тут у меня заело - а вдруг что-нибудь получится. И получилось. Выиграл. Это было мое первое соревнование. Следующий год, мастера - чемпионат Ленинграда. До сих пор уже гонялся в полуфиналах, четверть финалах, и ни разу не был вторым. У меня однажды даже подняли эту торпеду, чтобы посмотреть, нет ли там какой-нибудь вертушки, потому что никто не верил. Школа кончилась в 1939 году. В институте Лесгафта мне не повезло: я не мог бегать стометровку. И, потом, я заметил, что эту нашу маленькую группку тренировали не для того, чтобы мы были спортсменами, а кое-что другое там было в уме - языки. Я по-немецки говорил немножко. Я ушел из Лесгафта. Пошел на Ленинградский мотоциклетный завод. Татьяна Вольтская: Ну а потом, конечно, война? Сигизмунд Дичбалис: Дожили мы до 22 июня 1941 года. У нас был кросс под Сиверской. В последний кросс нас остановили. Отмашкой флаг дали и нам объявили: "Война, ребята, давайте по домам". Мы погнали мотоциклы на завод. Мой друг и я решили пойти в военкомат защищать родину. Нам сказали: "Хорошо, приходите завтра". Мы пришли завтра. Залезли в баню, разделись догола, и нас, полуголых, вытащили, потому что там кому-то понадобилось двое мотоциклистов. Эти двое мотоциклистов понеслись, как сумасшедшие, с двумя командирами на багажниках в Финляндию. Прямо оттуда. Я забыл там свои часы, комсомольский билет. Такая спешка была. В Финляндии мы разошлись. Игорь Бюллер, мой напарник по заводу, пошел в одну часть, я пошел в другую часть. В той части я и в разведку ездил, и подвозил амуницию. И меня позвали и сказали: "Садись вместе с шофером на машину и вези вот этот большой, огромный ящик на северный Ленинградский фронт". У нас была остановка в Питере. Я попрощался с моими жильцами по квартире, узнал, что бабушка умерла, зашел к своей подруге по школе, мы обязательно решили встретиться на фронте. Подходим к тому моменту, когда я, чуть не потерявший надежду передать бумажку, которая у меня была в кармане в штаб какой-то дивизии, зашел ночью к какому-то подразделению. Утром рано меня будят: "Слушай, паренек, ты что сюда приехал - спать, что ли? Наступают немцы, и мы решили сдаться в плен. Выхода нет, мы окружены". Я получил разрешение уйти, если для меня это не подходит. И я ушел. Татьяна Вольтская: Из книги Сигизмунда Дичбалиса "Зигзаги судьбы". Диктор: До меня доходили слухи о массовых переходах частей Красной армии без боя к немцам. В большинстве случаев, о наших солдатах, переходивших в плен добровольно или только после короткого сопротивления, говорилось лишь намеком и сохрани бог того, кто был схвачен за распространение слухов. Это обсуждалось лишь с глазу на глаз между друзьями. И вот сегодня я сам был свидетелем этого позорного факта. В моем сознании зашевелились какие-то сомнения в собственной безопасности, как личности, ставшей свидетелем до сих пор скрываемого факта, хоть и происходившего на деле. Судьба моя избавила меня от принятия какого-либо решения. Сигизмунд Дичбалис: Раздвигаю кусты черной смородины, вижу: какой-то мотоцикл стоит. Немецкие каски и немецкие плащи. Это форма немецких мотоциклистов-разведчиков. Понял, что дело дрянь, и бросился в кусты. Начали стрелять. Потом я уже ничего не помню. Через 4 дня я пришел в себя и понял, что в живых я остался только из-за того, что у меня в кармане была бумажка зашифрованная. Когда меня начали допрашивать, я сказал, что это бумажка от товарища, которого ранили, я не в курсе дела. Переводчик по-немецки сказал офицеру: "Мне кажется, что он врет". Это я понял. И тут вставил сразу свой немецкий. "Нет, - говорю, - я не вру". Они как-то подпрыгнули. Им показалось, что я сказал честно, от сердца. Я врал, конечно. Офицер махнул рукой. Полтора дня мы шагали по болотам и по грязи до какого-то лагеря. Люди прибывали каждый день, питали нас буханкой хлеба на шестерых, сперва. Потом на 8 человек, потом на 9, а потом вообще буханка превратилась в какую-то труху. Из этого лагеря смерти, где мы подыхали, как мухи, мне удалось однажды попасть в команду 20-ти самых сильных человек, которых меня, как переводчика, попросили выбрать. И мне приказали с ними вместе прыгнуть в машину. Машина остановилась в Сиверской. В Сиверской был штаб 18-й армии с генералом Линдманом. Там мы устроились в лесную команду: рубили, пилили. Однажды, этот момент здорово повлиял на мою жизнь, вышел какой-то хауптман представительный и спросил конвоира, кто лучше всех работает. Мне приказали выйти. Вот этот хауптман, он был владельцем сигаретной фабрики Хаус Хиндербург. Он подходит, открывает длинную серебряную коробочку, берет сигарету, закуривает, берет вторую и бросает мне к ногам. У меня что-то вроде конвульсии в горле от обиды: самый лучший рабочий, а как собаке сигарету бросают. Я стою и не подбираю ее. Тут ребята начинают толкать - подбери, а то обидишь. Чувствую, что хотят уже подобрать сигарету, чтобы скандала не было. И я тут сделал какой-то бессмысленный, бессознательный шаг вперед и наступил на эту сигарету. Тишина - можно было слышать, как мухи в Москве летают. Хауптман посмотрел на меня, закрыл коробочку, сделал два-три шага в мою сторону и передал мне коробку. Хаупман ушел, а конвоир подбегает и говорит: "Иван, ты такой счастливый". Благодаря вот этому мне удалось получить отпуск на три дня. Татьяна Вольтская: Страшно было, ведь и правда могли расстрелять, как собаку? Сигизмунд Дичбалис: Я не помню, мне кажется, что я это делал бессознательно, от злости на оскорбление. А там будь что будет. Татьяна Вольтская: Итак, трехдневный отпуск в Сиверскую. Сигизмунд Дичбалис: Туда, когда был помоложе, я бегал с девочками, и одну возил на своем мотоцикле. И под Сиверской жила ее бабушка. Я запомнил эту старушку. И думаю: может, она еще жива? Так оно и получилось. Я пришел к этой бабушке и говорю: "Бабуся, я в немецкой форме, но я вот такой-то. Хочу связаться со своими. Если ли тут какие-то партизаны?". Она позвала маленькую девочку и куда-то ее послала. Приходят два мужика и ведут меня куда-то. Передали меня в руки двум другим. Повязку на глаза сделали. И завели в какой-то лес. К партизанам не попал сразу. Мне сказали: "Иди туда, откуда пришел, ты там больше нужен". Я пошел. Для партизан я делал, может, много, может, мало. Я рисковал жизнью каждый день. Мы сжигали большие такие ящики с азбукой Морзе. Эти ленты надо было уничтожить. Я воровал эту ленту. Получил второе задание: передать записку какому-то пленному генералу. Дали мне бумажечку, я ее закатал в такую сосисочку, и понес охапку дров, чтобы подтопить землянку, в которой этот генерал должен был переночевать. Обращаюсь к двум конвоирам, по-русски: "Осторожно не сожгите записку в полене внутри". Конвоиры по-немецки: "Что? Что?". "Ой, перепутал языки. Мне кажется, что эти полена чересчур длинные для печурки". "Хорошо, оставьте". Потом я уже узнал, что это был генерал Власов, который только что прошел через допрос с генералом Линдманом. Татьяна Вольтская: А потом и штаб, и пленную прислугу перевели в Эстонию, где Сигизмунд Дичбалис, вошедший к немцам в полное доверие, начал кататься на лыжах, готовясь к побегу. Сигизмунд Дичбалис: Я познакомился с одной эстонкой, и она во время таких интимных встреч подсказала мне: "Не торопись. Нам нужен свой человек у Феофановых". А это был антипартизанский отряд, который работал вот в этой местности. Татьяна Вольтская: Карательный? Сигизмунд Дичбалис: Это была охрана 18-го штаба. Он никого не карал. Попал я туда еще с одним человеком. Познакомился с Феофановым. Делал все, что мог, шпионил на своих. С партизанами мы ни разу не встретились только благодаря мне, потому, что они знали, куда мы идем. Однажды я не выдержал и говорю капитану: "Как это получается, что мы ни разу даже не обменялись выстрелами?". А он говорит: "С тех пор, как ты у нас, нам очень повезло". Татьяна Вольтская: После такой удачной антипартизанской карьеры как же вы попали во власовскую армию? Сигизмунд Дичбалис: Я потерял связь с партизанами, конечно. Мы были уже в Польше. Кое-как я нашел отряд Феофанова, и мы получили на общей встрече маленькую весточку от нашего капитана. Что так и так, приглашают вступить в первую дивизию генерала Власова. Мы даже не совсем знали, кто такой генерал Власов, что такое первая дивизия. Но, будучи потерянным, я не знал, куда мне деваться, все еще ждал какого-то известия от партизан. Оно не пришло. Смешался я со своими людьми. Эти люди были разного происхождения, из разных мест. И вот тут-то у нас развязался язык. Люди говорили о том, что было, как было. Мы поняли, что не все было очень сладко в нашей жизни раньше. Мы поняли, что нам, благодаря приказу Сталина номер 270, дороги назад нет. Татьяна Вольтская: А что это за приказ 270? Сигизмунд Дичбалис: Приказ был очень простой и короткий. У меня военнопленных нет. Все они враги народа. Татьяна Вольтская: То есть, вы узнали, что ждет вас в случае возвращения? Сигизмунд Дичбалис: Конечно, ни радио не было, ничего не было, но мы виделись с людьми, которые приходили с других фронтов. Вот так сами себя образовали, в чем дело там. Татьяна Вольтская: Из книги Сигизмунда Дичбалиса "Зигзаги судьбы". Диктор: В эти дни все, что накопилось в душах людей, вставших на путь борьбы против Сталина и большевизма, стало выливаться наружу. С каждым рассказом об ужасах раскулачивания, голода, ссылок и исчезновения ни в чем не повинных людей, моя лояльность и вера к догмам комсомола и коммунизма начала исчезать. В феврале 1945 года в Менсинген понаехало множество высоких и статных немецких офицеров высших рангов. Нас собрали на площади, и мы впервые увидели нашего главнокомандующего - генерала Власова. Выше всех присутствующих, в шинели без погон, в больших роговых очках, Власов говорил о нашей предстоящей борьбе против Сталина и большевизма, назвав ее священной. Его речь, а также русский национальный флаг, развивавшийся рядом с немецким военным флагом, наполнили нас каким-то странным чувством. Это была не столько гордость, как чувство принадлежности к чему-то большому и оправданному. Это было чувство надежды, что не все еще потеряно, что мы вернемся домой, не как собака с поджатым хвостом, а как солдаты, освободившие свою родину от ига, хуже татарского. Татьяна Вольтская: Сигизмунд, а не обидно было сделать открытие, что вас на родине не ждут? Ведь вы столько раз рисковали жизнью, и все для того, чтобы стать врагом народа? Сигизмунд Дичбалис: Было уже поздно. После драки кулаками не машут. Это уже ушло. Я заботился о завтра. По плану было пробиваться как-то к американской стороне и, может, как-то перейти в Швейцарию и застрять там в одном из ущелий и подождать, что будет. Потому что никто не верил, что Советы, большевизм и капитализм смогут целоваться так, как они целовались на Одере длительное время. Мы прошли Прагу. Потом чехи задумали восстать. Их засыпали бомбами, они начали молить о помощи. К нам приехала делегация: "Пожалуйста, помогите". Мы вернулись, зашли в Прагу, уничтожили там несколько десятков самолетов. Стреляли прямо по улицам. Через три дня эти самые чехи, которые нас умоляли помочь им, начали показывать на нас пальцем, что мы враги народа. И нас начали ловить. Буняченко, наш генерал распустил дивизию, сказал: "Ребята, расходись". И мы разошлись. Кто как умел. Сотни из нас перестреляли. Когда Красная армия зашла в город, в госпиталях было много наших раненых. Их прямо на месте пристреливали пистолетами. Мне удалось перейти по чешским Альпам до Баварии. Потом я попал в Германию, к американцам. Но уже под другим именем. Татьяна Вольтская: Вы так легко рассказываете, а ведь наверняка ситуация была опасная, наверняка за вами охотились соотечественники? Сигизмунд Дичбалис: СМЕРШ охотился, конечно. Кое-как удалось избежать. Была очень пикантная история. Майор СМЕРША, женщина, как-то получилось так, что романа-то не было, но я удовлетворял потребности женщины на 20 лет старше меня. И она оказалась майором СМЕРША. Татьяна Вольтская: Из книги Сигизмунда Дичбалиса "Зигзаги судьбы". Диктор: Однажды, пережевывая кусок хлеба после весьма и весьма скромного обеда, я почувствовал чью-то руку на моем плече. Обернувшись, я вскочил из-за стола. Передо мной стояла женщина в форме майора СМЕРШа и даже с орденами. Ей нужен был шофер и переводчик, и ей указали на меня. Мы долго ехали на юг от Хемница, пока я не нашел маленький госпиталь для больных венерическими болезнями. Он был набит офицерами Красной армии. Майорша поручила мне узнать, где находится капитан такой-то. В маленькой палате лежало четверо. Наша майорша, ее звали Зоей, долго смотрела на кровать у окна. После того, как врач ответил на ее вопрос о возможности выздоровления пациента отрицательно, пробурчав что-то вроде "Так ему, сукину сыну, и надо", она повернулась и вышла из палаты. Долго она молчала по дороге домой. Потом, вдруг, повернувшись ко мне, спросила, как меня звать. Я ответил. Сашка, отвези меня куда-нибудь, где можно будет выпить без помех. Последовал приказ-просьба. Она пила, как лошадь, закусывая свининой, картошкой, кислой капустой. С болью в сердце и слезами рассказала она, что умирающий сифилитик является ее зятем. А ее дочь, медсестра, инвалид войны, изувечена и изуродована. Зять, то ли с горя, то ли от распущенности, подхватил заразу в Польше и, не решаясь признаться, скрывал болезнь, пока не стало поздно. Майоршу я привез на следующее утро домой, в лагерь. Выходя из машины, она даже не взглянула на меня. И у меня остались только воспоминания о прошедшей ночи, да грязная машина, которую надо было вымыть и сдать в хозвзвод. Сигизмунд Дичбалис: Очевидно, я ей очень понравился. В последнюю ночь нашей встречи, она мне заявила: "Не иди домой. Ты много видел, много слышал. Ты много знаешь". Она поднялась. Я еще под одеялом. Она уже одета, в форме, и ушла, даже не попрощавшись. Хорошо. Я пошел к коменданту лагеря, намекнул ему, что мы скоро переходим в Польшу. "Откуда ты знаешь?". "Вот, немцы говорят". Я их немножко снабжал водкой, самогоном. Он говорит: "Хорошо". Пишет мне документ для немцев, дает мне машину, и я еду. У меня двойные документы. Я пошел к знакомому аптекарю, у которого встречался с майоршей и он мне накатал с помощью крутых вареных яиц другие документы. Я был немецкий доктор и, с другой стороны, я был послан комендантом лагеря. Дошел я кое-как до границы, перешел через границу и оказался опять у американцев. Татьяна Вольтская: Тут надо понимать, начинается новая жизнь, эмиграция. Сигизмунд Дичбалис: Конечно, у американцев и начинается новая жизнь. Я начал уже думать не о войне, а как не попасть в руки этого СМЕРША. Работал я у американцев преподавателем спорта. Ломал им шеи, потому что я довольно хорошо знал борьбу без оружия. Одна из моих задач была снабжение американцев свежими яйцами. У них было все, кроме свежих яиц. Я менял шоколад, конфеты. Однажды я заехал в базу и там намекнул, что хорошо бы мне получить мороженого в 20 литровой банке. И вместо одной банки оказалось 6 лишних банок. Надо было от них как-то избавиться. Что делать, растают. И я вспомнил, что где-то я играл в шахматы и там увидел очень красивую девушку. Заехал в немецкий гасхаус, постучал в дверь и говорю: "Мама, вот тут лишнее мороженое, передайте этой девушке". Она говорит: "Это моя дочь". Я уехал. Через два дня приезжаю, они говорят: "Что делать с мороженым? Мы его поставили в подвал, на льду стоит". Я говорю: "Это для вас". "А с какой стати?". "Упало с воза, делайте, что хотите". "Хорошо, у нас будет скоро день рождения дочери, и мы вас приглашаем". На день рождения я не мог попасть, но приготовил огромный торт. Оставил торт и повез американцев в Нюрнберг, они играли в футбол там, а я возил их на огромной 6-тонной машине туда. Опоздав на день рождения, я заглянул туда опять. "Вот. Кусочек торта вам остался". Я попробовал. Действительно, ни одна девушка не могла бы устоять. Завязалась такая дружба. Потом я познакомился больше с ее родителями. Потом предложил ей стать моей домработницей. По-русски это очень грубо слышится, а по-немецки мягче - хаусфрау. Она сказала: да. Короче, дошло время, когда мы получили разрешение выехать и подали заявление в Канаду. Пришли туда, а вместо Канады попали в другую дверь. Нам говорят: да, хорошо, у нас бананы растут, снега нет. Это Австралия, а Канада там. На другом конце коридора. Жена уцепилась: "Пожалуйста, забудь Канаду, давай поедем в Австралию". Я согласился. Я никогда об этом не жалел. Татьяна Вольтская: Скажите, Сигизмунд, война вам не сниться? Она вас не сломала? Сигизмунд Дичбалис: Абсолютно нет. Я знал, что надо выживать как-то. Татьяна Вольтская: Но ведь из обычного комсомольца вы стали совсем другим человеком? Без тени советских иллюзий? Сигизмунд Дичбалис: Я стал ярым антибольшевиком, потому что я общался с людьми, которые, в первый раз в жизни, могли говорить громко и открыто. И я понял, что я пропустил столько ужасов, мать от меня все это скрывала. И я стал действительно врагом большевизма. Не русского нарда, а Сталина, его клики и большевизма. Врагов у меня нет. Я иду по своим стопам назад. Татьяна Вольтская: В Австралии у вас сын и дочь. Вы ведь сначала для них по-английски написали эту книжку. Как они восприняли? Сигизмунд Дичбалис: Приключения Джеймс Бонда. Для них это уже дико немножко. Татьяна Вольтская: Сигизмунд, вам 82 года, в России у вас никого не осталось. Почему вы продолжаете ездить сюда? Сигизмунд Дичбалис: Я сюда приезжаю не из-за того, что я хочу попить русского кваса, водки. Я поклялся, что до тех пор, пока могу, я постараюсь помочь моим одноклассникам. Они подыхают медленно. Они старики. Одному надо заплатить за операцию, другого надо похоронить, что я уже сделал несколько раз. Я сюда высылаю примерно по 6000 американских долларов в год. Это все, что я могу. Чем могу, тем выручаю. Не будем об этом долго говорить. Мне не хочется. Я приезжаю сюда чтобы, может быть, попрощаться в последний раз с моими школьными друзьями. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
